Оригинал публикации. Когда я приехала в Пермь-36, я была удивлена тем, насколько знакомым мне все показалось. После четырехчасовой поездки на машине по плохой дороге из города Перми на западном конце Уральских гор я приехала в лагерь – комплекс невысоких скучных зданий – окруженный деревянными заборами и окутанный огромным количеством колючей проволоки, за которой смотровые вышки обозначились точками на фоне пейзажа. Была поздняя весна, и музей был покрыт снегом. Гуляя по лагерю, я проваливалась в глубокие сугробы. Разбросанные вокруг обломки ржавого железа нарушали белоснежный покров.
Фото из статьи Энн Эпплбаум
Пермь-36 был построен в 1946 г. в период расцвета советской системы принудительного труда, которая позднее стала известна под названием ГУЛАГ. К тому времени концентрационные лагеря стали играть центральную роль в советской экономике. Они производили для страны треть золота, большую часть угля и леса и множество другой продукции. В сталинские времена советская «охранка» построила несколько сотен лагерных комплексов, каждый из которых состоял из множества лагпунктов, или отдельных лагерей, где содержались тысячи человек. Заключенные работали почти в каждой отрасли промышленности: на заготовке леса и добыче угля, в строительстве, на заводах, в сельском хозяйстве, в создании авиации и артиллерии. Они жили, в сущности, в особой стране внутри страны, практически отдельной цивилизацией.
Фото из статьи Энн Эпплбаум
В то время Пермь-36 не был элементом одного из самых больших или самых важных лагерных комплексов. Скорее это был удаленный лагпункт, один из нескольких сотен лесозаготовительных лагпунктов Пермской области. После окончания войны до 1950-х гг. заключенные валили лес, сплавляли его по Чусовой и Каме в Волгу. Они жили в плохо отапливаемых деревянных бараках и питались в соответствии с тем, как работали. Старые и больные заключенные быстро умирали. Те, кто выжил, выжили только потому, что они были моложе и сильнее – или потому что они научились обманывать бригадиров и охранников, которые измеряли результаты их труда. Этот период был временем расцвета ГУЛАГа – более двух миллионов человек одновременно находились в лагерях. Большая часть из них не совершила никаких преступлений. К моменту смерти Сталина около 18 миллионов людей прошли через систему ГУЛАГа, а другие 6 миллионов были отправлены в ссылку.
После смерти Сталина ГУЛАГ как система организованного принудительного труда был постепенно расформирован. Берия, Хрущев и другие лидеры-преемники Сталина понимали, что лагеря оказались не только огромной экономической обузой, но и потенциальной политической проблемой. По мнению Сталина, ГУЛАГ должен был рабским трудом заключенных осваивать природные ресурсы страны и колонизировать ее дальние северные регионы. Фактически ГУЛАГ вел к огромным потерям денег и человеческого потенциала. После смерти Сталина по всей системе прокатилась волна мощных восстаний, и советские лидеры испугались еще больше. И хотя многие сотни тысяч заключенных были отпущены домой, лагерная система в конце 1950-х не исчезла.
Вместо этого она эволюционировала – так же, как и лагерь Пермь-36. Фактически именно в 1972 г., в начале второго, позднего, периода политических репрессий в СССР, Пермь-36 достиг своей подлинной дурной славы: он был превращен в политический лагерь для тех, кто подрывали режим и считались особо опасными государственными преступниками. В течение следующих 15 лет в этом лагере, как и двух близлежащих лагерях – Пермь-35 и Пермь-37 – содержались многие выдающиеся диссиденты. Среди них были такие известные правозащитники, как Владимир Буковский, Сергей Ковалев, Анатолий Марченко, Юрий Орлов, а также украинские, кавказские и прибалтийские национальные лидеры и еврейские активисты, включая Натана Щаранского. Те, кто считался «особо опасными рецидивистами», содержались в изолированных камерах. Они были отрезаны от остального мира, и власть осуществляла над ними жестокий контроль посредством тяжелого труда и суровых наказаний за самые незначительные дисциплинарные нарушения.
Фото из статьи Энн Эпплбаум
Эти заключенные часто находили способы ответной борьбы. Диссидентские публикации того времени рассказывают о множестве голодовок в Перми-36, а также о других формах внутрилагерного сопротивления. Заключенные изобретали тщательно продуманные методы связи с внешним миром. Некоторые «ломались» и, будучи неспособными выносить давление, соглашались «стучать» на своих сокамерников или даже отказаться от своих убеждений, порой публично на национальном телевидении объявляя о том, что они признают ошибочность своих действий. Некоторые погибли, но многие продолжили свою значимую деятельность. Так, например, Натан Щаранский иммигрировавший в Израиль после освобождения, является теперь членом Израильского правительства.
Сыграв свою роль как в сталинской системе, так и в последовавшей за ней системе политической тюрьмы, Пермь-36 является уникальным символом непрерывности лагерной системы с 1940-х до 1980-х гг. Но уникальность бывшего лагеря не только, и даже не столько в его исторической значимости. Пермь-36 является уникальным просто потому, что он существует – остальные тысячи лагерей, которые в свое время составляли Советский ГУЛАГ, практически все исчезли. Отчасти оттого, что лагеря строились большей частью из дерева или из самого дешевого кирпича, и сами разрушились. Отчасти оттого, что большинство лагерей было расположено возле фабрик или угольных шахт, и позднее они были превращены в промышленные рабочие места. Многие лагеря были разрушены намеренно. Лагерю Пермь-36 угрожала такая же участь. В 1989 г. съемочные группы украинского и эстонского телевидения проводили съемки в лагере, который в то время был заброшенным. После этого КГБ и органы МВД варварски разрушили лагерь – разбили двери и окна построек, бульдозером снесли охранные заборы, даже выбросили решетки и ворота на ближайшую свалку. Они не хотели, чтобы лагерь стал фоном для фильмов об антисоветских героях.
Фото из статьи Энн Эпплбаум
Именно с этого момента началась история музея «Пермь-36» – и началась она с группы друзей. В конце 1980-х в эпоху гласности, объявленной Горбачевым, они, как и их единомышленники по всей России, решили основать местное отделение общества «Мемориал». Эта организация, посвященная сохранению памяти о прошлом и борьбе с возвращением тирании в настоящем, была в те времена чем-то средним между политической партией и правозащитным движением. Многие ее основатели были бывшими заключенными или детьми заключенных, а некоторые, в частности, те, кто организовывал работу пермского отделения, были просто энергичными гражданами России, глубоко верившими в то, что лучшее понимание прошлого улучшит будущее их страны. Среди руководителей Пермского «Мемориала» оказались философ, журналист и фотограф, а также историк Виктор Шмыров, ставший лидером группы.
После того, как энтузиазм гласности угас, многие локальные отделения «Мемориала» исчезли или расформировались. Пермское же отделение сосредоточилось на проекте восстановления лагеря Пермь-36. Стороннему наблюдателю, возможно, трудно понять, насколько необычным было подобное решение. Сегодня очень немногие русские предпочитают думать о своей недавней трагической истории, а еще меньшая их часть считают необходимым сохранить свидетельства этой истории. В конце 1980-х, когда гласность только началась, воспоминания прошедших через ГУЛГ продавались миллионами экземпляров, а новые разоблачения прошлого повышали тиражи газет. Но в 1990-х, поскольку экономика разрушалась, коррупция росла, а социальный уклад в стране перевернулся с ног на голову, эти проблемы просто исчезли из поля зрения людей. Другой причиной стало осознание бесполезности: «Мы обо всем этом много говорили, но это ни к чему нас не привело». Важным фактором стала утрата национальной гордости: для многих россиян распад Советского Союза стал личной трагедией. «Возможно, старая система была плохая, – так они думают сейчас, – но, по крайней мере, мы были великой страной. А теперь, когда у нас нет такой мощи, мы не хотим слышать о том, что это было плохо».
Но самым важным фактором являются не страхи и обеспокоенность среднего россиянина, а мощь и престиж тех, кто сегодня правит страной. В декабре 2001 г. в десятилетнюю годовщину распада Советского Союза 13 из 15 бывших советских политических республик управлялись бывшими коммунистами, так же, как и другие государства-сателлиты. Проще говоря, бывшие коммунисты не были заинтересованы в обсуждении прошлого, оно их позорило, подрывало их образ «реформаторов». В результате почти нет памятников жертвам репрессий, материалы на эту историческую тему имеются лишь в нескольких музеях, очень небольшая часть историков занимается ей. «Люди не хотят больше слушать о прошлом, – безнадежно сказал мне незадолго до своей смерти Лев Розгон, автор одних из самых известных мемуаров выживших жертв репрессий, – люди устали от прошлого».
Фото из статьи Энн Эпплбаум
Это почти уникально для России, но Пермское отделение «Мемориала» преодолело апатию и летаргию своих соотечественников и принялось за восстановление лагеря. Сначала они восстанавливали его самостоятельно по выходным. Потом создали небольшое деревообрабатывающее предприятие. Работая на деревообрабатывающих станках, на которых в свое время работали заключенные, члены общества, а со временем их наемные рабочие, производили доски, которые продавали, чтобы иметь деньги для продолжения реконструкции.
В России, где немногие люди имеют энергию для основания компании – даже для получения собственной прибыли – действительно очень необычно найти людей, которые хотят основать компанию в целях восстановления тюрьмы.
Кроме того, основатели музея были искренне преданны своему делу. Посещая музей «Пермь-36», я встретилась с Виктором Зыковым, бывшим фотографом, который много времени проводил, ремонтируя машины и заготавливая лес. Щеголяя в берете и темных очках, защищающих от ослепительной белизны снега, Зыков лаконично объяснил, что устав от постоянных поездок в город и обратно, он решил переехать в лагерь насовсем. Он уволился с работы, как и большинство сотрудников Пермского «Мемориала». На вопрос о том, одиноко ли ему жить посреди леса, он пожал плечами.
Виктор Шмыров сам показал мне восстановленные камеры и цеха и описал типичный день политического заключенного зоны особого режима в начале 1980-х: подъем в 6 утра, завтрак, двухчасовое ожидание в камерах. Работа с 8 до полудня в комнате напротив камер. Перерыв с 12 до 14 часов. Снова работа до 18.00. Никто не умер от голода, но многие мучились от скуки: им было запрещено громко разговаривать, видеть кого-либо, кроме своего сокамерника (с которым они и работали). Все постоянно были на людях – уединиться было невозможно и, в конце концов, некоторые просто переставали разговаривать друг с другом. Шмыров также сказал мне, что большинство бывших заключенных не помнят ничего, кроме бесконечной тишины.
Шмыров показал мне остальную часть тюрьмы – изолированные камеры, комнаты для сотрудников КГБ, карцеры – со своеобразной гордостью, и это не удивительно. В первые годы существования музея никто не оказывал поддержку команде, работавшей в музее, никто не обращал на них внимания, никто в России даже не был заинтересован в том, что они делают. Но тяжелый труд окупился. К концу 1990-х гг. музей «Пермь-36» привлек поддержку от Фонда Форда, Фонда Джексона, Фонда Национального вклада в развитие демократии, от Джорджа Сороса и других западных фондов. В последние годы они даже стали даже получать неохотную поддержку от местной администрации.
То, что раньше было грудой разрушенных деревянных построек, теперь медленно принимает форму музея. Пермский «Мемориал» теперь планирует восстановить остальные постройки, провести археологические исследования на территории других бывших лагерей, снять фильмы и опубликовать книги. Планируется расширить выставочные залы, в которых рассказывается не только об истории лагеря «Пермь-36», но и обо всей ГУЛАГовской системе. Переполненные автобусы школьников приезжают в музей летом. Сотрудники музея создают передвижные выставки, которые экспонируют в Пермской области и в других регионах страны. Они также работают со школами над разработкой методических планов и учебников, чтобы объяснить суть такого явления, как ГУЛАГ, новому поколению россиян.
Фото из статьи Энн Эпплбаум
Повторю, что стороннему наблюдателю трудно осознать то значение, какое все это имеет для России. Неудачи в усвоении уроков прошлого имеют тяжелые последствия для россиян. Они объясняют сохраняющуюся бесчувственность к усилению цензуры и возрастанию влияния органов госбезопасности, которые снова имеют право устанавливать подслушивающие устройства на телефоны и вскрывать почту без судебных постановлений. Они также объясняют ошеломляющее отсутствие судебной, полицейской и реальной тюремной реформы.
Лучшее понимание истории своей страны также поможет россиянам понять, как все это произошло, каковы причины коррупции, хаотичной экономики, нестабильной политической системы. Такие музеи, как «Пермь-36» помогут гражданам осознать, кто они и как они могут не позволить своим правителям повторения преступлений прошлого.