Глава 2. Политлагеря СССР с начала 60-х годов
Участок особого режима
Разобранный в 1978 г. барак первого отряда лагеря Пермь-36 был не единственным крайне ветхим – в 80-х гг. лагерную столовую из барака № 4, в котором она, вместе со штабом размещалась, видимо, с момента создания лагеря, по причине его аварийности пришлось перевести в помещение лагерного клуба, оставляя его клубное назначение на вечернее, после окончания ужина, время. Но барак не разобрали, а превратили в склад.
В 1979 г. в этом же лагере была начата еще одна реконструкция. Вплотную к лагерным заборам – другого места близко попросту не было, возможную для строительства территорию определили болото и река – было выстроено капитальное, кирпичное типовое здание казармы для роты охраны; впервые более чем за 30 лет существования лагеря солдаты охраны были размещены не в приспособленных помещениях, а в специально для того выстроенных. Но возникла новая казарма лишь по лагерной, а не по солдатской необходимости – бывший цех деревопереработки ИТК-6, приспособленный под казарму за 8 лет до того, понадобился теперь для приспособления под барак особого режима.
Особый режим отличался от других прежде всего тем, что заключенные в нем содержались в камерах, как в тюрьмах. Кроме того, были существенные ограничения в переписке, свиданиях, посылках и деньгах, на которые можно было купить в лагерном ларьке некоторые продукты и товары первой необходимости, но главным было, конечно, камерное содержание.
В Мордовии в начале 60-х гг. отделение особого режима было организовано в ИТК ЖХ-385/10 – бывшем лаготделении строгого режима Дубравного ИТЛ. «В жилой зоне спецрежима стоят бараки метров семьдесят в длину, двадцать-двадцать пять в ширину. Вдоль барака, посередине, идет длинный коридор, делит барак поперек; в обоих концах каждого коридора двери, замкнутые на несколько замков и запоров. Из длинного коридора ряд дверей ведет в камеры, такие же, как и в карцере: нары, решетки на окнах, параши в углу, в двери глазок под заслонкой. Дверь в камеру двойная: со стороны коридора — массивная, обитая железом, запертая на внутренний и висячий замки; вторая дверь, со стороны камеры, тоже постоянно запертая, решетки из тяжелых железных прутьев на тяжелой железной раме, как в зверинце. В двери-решетке окошко-кормушка, оно тоже замкнуто и отпирается только во время раздачи пищи. Дверь-решетка отпирается только для того, чтобы выпустить и впустить зэков…»1.
Работали заключенные этого отделения сначала на строительстве кирпичного завода, а построив его, на самом заводе2. Из известных нам «антисовестчиков» там в 1961 г. некоторое время содержался, во время следствия о подкопе, А. Марченко, и в 1963 г. осужденные за «организацию сборищ на площади Маяковского» И. Бокштейн, Э. Кузнецов и В. Осипов, переведенные туда ошибочно, по неуемному рвению московского прокурора и судьи московского городского суда, пересматривавшего режимы их содержания. В этом отделении вместе отбывали заключение и уголовные рецидивисты и политические — в камере, вместе с В. Осиповым содержались «два пожилых литовца-партизана, украинский сепаратист из Галиции, бывший уголовник, ставший политическим, два нынешних уголовника»3.
В 1971 г. особый режим был переведен в ИТК-1, где «политические» были изолированы от уголовных в особом отделении № 6 — «Здание лагпункта [отделения № 6 – В.Ш.] содержит 12 камер для заключенных, 4 камеры штрафного изолятора, рабочее помещение, комнаты надзирателей и кабинеты администрации. К зданию примыкают 3 прогулочных дворика с уборными. Камера для заключенных (15 кв.м.) — на 8 человек; двухэтажные нары, стол, скамья, вешалка и параша. В камерах для заключенных сыро (за год сгнивает по 2 матраца) и темно. Рабочее помещение (14м х 12м х 3,2м) — сырое: на потолке — пар, по стенам стекает вода. Работа — тяжелая и чрезвычайно вредная: шлифовка стекла на чугунных и абразивных кругах. В воздухе висит силикатная и абразивная пыль, вентиляции нет. Спецодежды тоже нет. Медицинская комиссия, признав работу вредной, отказалась, тем не менее, дать положенное молоко. Рабочий день — 8 часов. Среди заключенных — много уголовников, осужденных по политическим статьям уже в лагерях»4. Этими уголовниками, были не просто уголовные заключенные, а особо опасные рецидивисты из числа уголовных заключенных, вновь осужденные в заключении по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде, и отправленные из уголовных лагерей особого режима отбывать новый срок в ИТК ЖХ-385/1-6.
Кроме них в начале 70-х гг. в этом отделении содержались «националисты», нам известно имя только одного из них – Т. Шинкарука, осужденный за антисоветскую агитацию и пропаганду украинский литератор С. Караванский и осужденные по обвинению в измене родине «самолетчики» А. Кузнецов, А. Мурженко и Ю. Федоров, участники попытки угона самолета АН-2 из аэропорта приграничного г. Приозерска для бегства в Швецию через воздушное пространство над Финляндией. Все трое прежде, в 60-х гг., отбывали заключение в Мордовских политлагерях по обвинениям в антисоветской агитации и пропаганде. В 1972 г. к ним добавились «антисоветчики» И. Гель и Д. Шумук.
В 1975 – 1978 гг. в это отделение поступили еще десять «антисоветчиков», в т.ч. такие авторитетные диссиденты, как А. Гинзбург, Б. Гаяускас, Л. Лукьяненко, В. Мороз и др. И если до этого непримиримо отстаивал свои права и боролся с произволом по большей части один И.А. Гель, неоднократно державший продолжительные голодовки, и даже явочный порядком переходивший на политический режим, то с 1975 г. внутрилагерные акции сопротивления в отделении особого режима стали систематическими и, зачастую, коллективными; информация о них, а также их коллективные протесты, заявления и обращения уходили в самиздат. В отделении была даже образована Хельсинкская группа в заключении, принявшая и переправившая на волю несколько правозащитных документов. И эта борьба не была безрезультатной – «недавно, после долгих требований заключенных, в камерах были убраны деревянные нары и оборудованы, в соответствии с законом, индивидуальные спальные места»5.
Но, что было значительно важнее – публичная информация о политзаключенных особого режима и их сопротивлении в неволе нашла поддержку на Западе и когда руководители СССР стали искать возможности освобождения осужденных в США двух сотрудников КГБ, власти США по инициативе Президента Д. Картера предложили обменять их на советских политзаключенных, и три узника ИТК ЖХ-385/1-6 – А. Гинзбург, А. Кузнецов и В. Мороз, а с ними заключенный лагеря Пермь-36 «самолетчик» М. Дымшиц и генеральный секретарь Совета церквей евангельских христиан-баптистов Г. Винс, отбывавший заключение в якутских уголовных лагерях, 27 апреля 1979 г. самолётом «Аэрофлота» в сопровождении двадцати сотрудников КГБ были доставлены в Нью-Йоркский аэропорт имени Кеннеди, где и состоялся обмен.
Допустить подобное еще раз власти СССР позволить себе не могли, и поэтому летом того же 1979 г. новое отделение особого режима для особо опасных рецидивистов из числа особо опасных государственных преступников стало создаваться при политлагере «Пермь-36».
Главной задачей нового отделения было обеспечение изоляции заключенных, близкой к абсолютной. Заключенных ждали здесь небольшие камеры, только две из них были рассчитаны на шесть человек, все остальные — на двух или четверых. Здесь не было общего рабочего помещения, для работы была оборудована половина всех камер, в которых заключенные работали тем же составом, что и жили. Предполагалось, что они никогда не должны были пересекаться с заключенными других камер, даже из жилых камер в рабочие, и на прогулки в прогулочные дворики их водили строго покамерно. В этом бараке все камеры была оборудованы отдельными санузлами, а не парашами – во всех местах опорожнения параш всех лагерей и тюрем заключенные устраивали изощренно тайные почтовые ящики, которые очень редко удавалось найти надзирателям.
1 марта 1980 г. сюда привезли из Мордовии всех – 30 человек – заключенных особого режима из ИТК ЖХ/385-6.